Альгидрас помотал головой, точно пытаясь прояснить мысли, и уточнил:

— А чем это поможет?

И вот тут я чуть не взвыла, потому что либо это были новые грани его жестокости, либо непроходимая тупость. Я даже не знала, к какому варианту склоняться.

— Поможет забыть о тебе раз и навсегда, — улыбнулась я, чувствуя, что еще пара его реплик, и я уже не смогу сдержать слез.

Он, вероятно, это почувствовал, потому что шагнул ко мне и попытался взять за плечи, но я вывернулась и бросилась прочь от ручья. Тут же зацепилась за злосчастный корень и едва не пропахала носом землю. Альгидрас схватил меня и с силой прижал спиной к своей груди.

— Успокойся. Слышишь? Мы не одни здесь. Нельзя. Если кто что подумает, беда будет.

— Отпусти!

— Ты сперва успокойся.

— Отпусти! — прошипела я.

Он ослабил хватку, однако не выпустил. Я не стала вырываться, потому что поняла всю тщетность этой затеи. Вместо этого пригладила волосы, поправила душегрею:

— Мне умыться нужно! — подала я голос, потому что чувствовала, что мое лицо просто пылает.

Как я в таком виде покажусь на поляне? Ожидала, что он меня выпустит, однако он убрал лишь одну руку, повозился за моей спиной и протянул мне открытую флягу, которая до того болталась на его поясе. Я плеснула на руку, умылась, утерлась рукавом и не оборачиваясь вернула флягу.

— Пусти!

На этот раз он отпустил меня без разговоров. Я успела подняться на пригорок, когда мне в спину прозвучало:

— Это не поможет. Свадьба с княжичем. Только хуже будет. Не делай так.

— Тебе-то что? — оглянулась я.

— Я волнуюсь о тебе. Свадьбой ты хуже сделаешь!

— Пф! Волнуйся о ком-нибудь другом. Вот найди себе женщину и волнуйся. А меня оставь в покое.

— Женщина тоже не поможет. Отвлечет разве что.

— Отвлечет, говоришь? — злость вперемешку с ревностью полыхнула во мне с новой силой.

— Я не… Я не о том… — зачастил Альгидрас. — Я хотел сказать…

— Иди! Отвлекайся!

С этими словами я направилась к поляне, по пути приметив цветок, который недавно засунул мне за ухо Горислав. Я со злостью лупанула по ветке кустарника, сбив цветок на землю. «Отвлечет это его! Подлец!»

По лицу больно хлестнула ветка, но я даже не обратила на это внимания.

Злата обрадовалась ледяной воде так, будто я принесла ей жареных рябчиков в ананасах. Добронега же встретила меня пытливым взглядом. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что по моему виду можно нафантазировать что угодно: щеки до сих пор пылали, а дыхание все никак не желало выравниваться. О том, что мое сердце колотилось так, что наверняка было слышно на всей поляне, я предпочитала не думать.

— Присядь-ка, дочка, — подвинулась Добронега, похлопав по бревну рядом с собой.

— Я уже насиделась, — напряженно ответила я и осталась стоять, игнорируя взгляд матери Радима. Я понимала, что рано или поздно нам придется обсудить мое сегодняшнее поведение, но малодушно надеялась, что она не станет воспитывать меня при воинах.

Альгидрас появился из леса минут через пять и выглядел так, будто ничего не произошло. Я мысленно пожелала ему споткнуться и принялась расхаживать по поляне в попытках успокоиться.

Мужчины косились на меня, однако от комментариев воздерживались. Правда, когда я в очередной раз наступила на сухую ветку и та громко хрустнула, Горислав, чинивший какой-то ремень недалеко от того места, где я проходила, пробормотал словно бы себе под нос, но так, что его услышала вся поляна:

— Как медведь в валежнике.

Я гневно смерила его взглядом, однако он не поднял головы, продолжая увлеченно тянуть ремень сквозь какую-то пряжку. Я хотела огрызнуться, но передумала.

Всхрапнувший поблизости конь заставил меня вздрогнуть. Я направилась к Добронеге, стараясь смотреть под ноги и не наступать на ветки. На этот раз мать Радима не посмотрела в мою сторону, и это заставило меня почувствовать себя виноватой, в то время как истинный виновник произошедшего преспокойно помогал костровому что-то там чистить и даже не смотрел в нашу сторону. Я с тоской наблюдала за воином, флегматично помешивавшим какое-то варево в большом котле. Отчего на привале готовкой еды занимаются мужчины, я даже спрашивать не стала. «Вероятно, так принято, — с иронией подумала я. — Другого ответа от них все равно не дождешься».

Когда Альгидрас, раздававший с костровым еду, протянул мне миску с малосъедобной на вид похлебкой, мне жутко захотелось огреть его деревянной ложкой, однако я молча приняла миску, про себя думая, что нужно было оставаться в Свири. В Каменицу мне не терпелось!

Второй отрезок пути прошел так же скучно, как и первый. С той лишь разницей, что с утра я сперва волновалась, полагая, что Альгидраса нет, а потом, как дура, радовалась, что он все-таки едет рядом. Теперь же осознание того, что в паре метров от повозки со стороны Златы идет его конь, заставляло меня нервно ерзать в попытках совладать с гневом. Добронега на меня больше не смотрела, но я была уверена, что она успела напридумывать себе невесть чего.

Грешным делом я думала, что мы будем ехать до самой темноты. От этого хотелось взвыть, потому что сидеть на одном месте не было никаких сил. Единственным, что останавливало меня от того, чтобы начать жаловаться, было то, как вела себя Злата. Она то и дело нюхала какой-то резко пахнувший мешочек, укладывалась то на один бок, то на другой, то отодвигала полог, то, наоборот, задергивала, но не жаловалась. Лишь иногда перекидывалась парой ничего не значивших фраз с Добронегой.

Я в разговоре не участвовала. Отчасти из-за данного самой себе слова: как можно больше молчать, чтобы не выдавать странности. Отчасти из-за явного неодобрения моего поведения Добронегой. Да еще каждый раз, стоило Злате приоткрыть плотную ткань полога, как Альгидрас тут же наклонялся в седле и спрашивал, все ли в порядке. Это неимоверно бесило, хотя на меня он взглянул только один раз и тут же быстро отвел взгляд. Все остальные разы он смотрел только на Злату с таким сочувствием и участием, что к моей злости невольно примешивалась ревность. На меня он ни разу так не смотрел, хотя именно я оказалась одна в чужом мире, именно я вынуждена была молчать из страха разоблачения, контролировать каждый свой жест, не расслабляясь ни на минуту! И именно для меня эта дурацкая поездка была первым в жизни настолько изнуряющим путешествием. К тому же он прекрасно знал, что я чувствовала себя плохо из-за проклятой святыни, а Злата, в конце концов, была беременной, а не больной! Ему же было явно плевать! Я понимала, что просто накручиваю себя, но ничего не могла с этим поделать: злость, ревность, обида — все смешалось в моей душе, а его присутствие никак не способствовало моему успокоению.

Наконец, когда мое терпение было уже на исходе, возле повозки зазвучали голоса. Добронега откинула передний полог, и мы увидели, что наш возница о чем-то спорит с одним из воинов Миролюба.